Алексей Карпов - Владимир Святой [3-е издание]

Писать книгу о Крестителе Руси, святом князе Владимире, очень трудно. Слишком многим мы обязаны этому человеку, слишком величествен совершенный им подвиг, слишком ослепительно, даже ослепляюще сияние, исходящее от его имени. Книжники прошлого — митрополит Иларион, мних Иаков, преподобный Нестор, «грешный» Феодосии, списавший «Слово о крещении Владимира», а также многие другие, чьих имен мы не знаем, безвестные составители летописи и переписчики княжеского Жития — потрудились за нас и для нас, воссоздав образ святого князя. И вправе ли мы сегодня придирчиво ворошить исписанные ими страницы, отыскивая в их словах якобы скрытый подтекст, подозревая их в незнании, тенденциозном умолчании или, напротив, домысливании тех или иных эпизодов биографии князя Владимира? И более того, вправе ли мы вообще с присущими нам высокомерием и скептицизмом оценивать жизнь и деяния нашего великого предка, обсуждать закономерность и обоснованность каждого совершенного им шага? Мы, отделенные тысячелетием от его земного подвига, погрязшие в ханжестве и неверии, самоуверенности и цинизме?

Наверное, не вправе. Но примем этот грех на себя. Историк по своей природе циничен и в той или иной степени безнравствен. «Не судите, да не судимы будете» — увы, эта евангельская заповедь отнюдь не соблюдается им, бесцеремонно рядящимся в одинаково неуместную тогу обвинителя или адвоката.

Но, может быть, в какой-то мере оправдывает нас то обстоятельство, что подлинная биография князя Владимира не написана до сих пор{1}. Масштаб его деяний не определен. Даже о главном событии его жизни — Крещении — мы знаем слишком мало — и главным образом из поздних легенд и преданий, которые, кажется, сильно расходятся с исторической действительностью. А потому прежде, чем обсуждать факты биографии святого Владимира, их надо, по крайней мере, установить.

Исследователь древней Руси поставлен в заведомо сложное положение. В его распоряжении очень мало источников, подлинных свидетельств прошлого. Так, от времени Владимира до нас не дошло ни одного подлинного исторического документа, написанного на пергамене — тогдашнем материале для письма{2}. В летописях, а может быть, и в других произведениях древнерусской письменности («древнейшем Житии», Прологе, «Церковном уставе» Владимира), возможно, сохранились следы каких-то древних записей, сделанных во времена Крестителя Руси. (Таковы, например, выписки из княжеских помянников, какие-то записи, сделанные при киевской Десятинной церкви, может быть, фрагменты первоначальной киевской летописи — хотя ее существование достаточно гипотетично.) Но все они сохранились в составе более поздних сочинений (XI–XIV и более поздних веков), а дошли до нас в рукописях не ранее XIV века, то есть отделены от времени Крестителя Руси по меньшей мере тремя или четырьмя столетиями.

Правда, существуют еще надписи на монетах князя Владимира (и эти монеты многое могут рассказать об их заказчике-владельце); существуют печати сыновей Владимира, скреплявшие какие-то документы еще при его жизни, монеты Святополка и Ярослава Владимировичей, отчеканенные вскоре после его смерти; сохранились различные предметы материального быта конца X — начала XI века, в том числе и имеющие на себе краткие надписи-обозначения или даже княжеский знак самого Владимира — его знаменитый «трезубец»; наконец, археологами открыты остатки древних зданий Владимировой поры — в том числе Десятинной церкви и его каменных дворцов в Киеве. И все же это ничтожно мало, если сравнивать с эпохой Московской Руси или, тем более, с нашей новой и новейшей историей.

Памятники же более позднего времени содержат иногда одни лишь случайные обмолвки, намеки, обрывки и фрагменты некогда существовавших текстов. Недостаток сведений еще в древности неизбежно порождал легенды, которые со временем становились все более и более подробными и красочными, но, очевидно, все менее и менее достоверными. Чем крупнее личность и чем громче имя — тем больше легенд возникает вокруг. Но в русской истории нет более значимого имени, чем Владимир Святой. Легенды, мифы окружают почти каждый его шаг, и за этой завесой очень трудно различить действительное и вымышленное, подлинное лицо князя Владимира и записанный позднейшими красками иконописный лик.

А нужно ли различать их — это каждый решает для себя сам.

Работу историка часто сравнивают с работой следователя, кропотливо разыскивающего новые факты, незаметные и ничего не значащие на первый взгляд, но способные в конце концов воссоздать подлинную картину случившегося. Иногда, наверное, это и в самом деле так. Но возможно и другое, куда менее привлекательное сравнение исследовательского труда — с манипуляциями заядлого игрока, раскладывающего некий сложный пасьянс. В его руках — зачастую случайный набор карт, он тщательно подбирает место для каждой из них — но вот появляется новая карта, и весь пасьянс рассыпается, и его приходится складывать заново. Пасьянс, конечно, сложится — но беда в том, что карты могут оказаться и краплеными, а некоторые из них и вовсе не вынуты из коробки.

Человеческая жизнь, конечно же, не карточная колода. Но свидетельства источников тоже могут быть подогнаны одно под другое, а все вместе — под некую заранее выстроенную схему, повернуты и так, и этак — не хуже, чем в детской мозаике или на карточном столе. Историка как раз и должно отличать в первую очередь критическое отношение к используемому им источнику — не голый, высокомерный скептицизм, но ясное понимание того, как именно появился и какую именно эпоху отражает тот или иной исторический документ. Работа с древнерусскими источниками в особенности требует кропотливого текстологического анализа в каждом конкретном случае — иначе мы вынуждены будем довольствоваться вьщуманнои историей, основанной на чьих-то догадках или даже недоразумениях, на поверхностных выводах и собственной фантазии. К сожалению, в отношении многих древнейших русских источников (в том числе и памятников так называемого «Владимирова цикла», то есть различных редакций Жития князя Владимира) подобная работа до сих пор по-настоящему не проведена{3}. И это обстоятельство вынуждает автора, может быть, чрезмерно перегружать книгу чисто исследовательским, источниковедческим материалом (большей частью вынесенным в примечания в конце книги).

Всякая биография есть всего лишь гипотеза. Тем более это относится к биографиям людей, живших тысячу лет назад. Автор отдает себе отчет в том, что Владимир, изображенный на страницах книги, может оказаться весьма далек от Владимира настоящего, действительная жизнь которого столь мало известна нам. Те, кто будут писать о Владимире позже нас, несомненно, лучше нас поймут и объяснят великие деяния Крестителя Руси. Но, может быть, и настоящая книга поможет кому-то в познании нашего прошлого — не столь отдаленного от настоящего и по-прежнему влияющего на него? Если так, то автор будет считать свою задачу полностью выполненной.